ЧАСТЬ 1

– Еще чаю?

– Нет-нет, благодарю вас. 

– А я выпью, с вашего позволения. 

Собеседник приятно и несколько смущенно улыбнулся.

– Простите мою неловкость, любезный Павел Николаевич. Вы видите, я взволнован нашей встречей. Так давно мечтал с вами познакомиться. Читал ваши работы, восхищался. А тут – такая удача. 

– Да, повезло, – неопределенно хмыкнул Павел Николаевич. 

– Я понимаю вашу иронию, профессор, – совсем по-булгаковски отозвался собеседник. – Конечно, кто вы и кто я? Открытия доктора Казакова у всех на слуху. А я просто один из ваших последователей. Но, смею заметить, не совсем последнее лицо в молекулярной биологии.

Он бережно вытащил из ящика стола слегка потрепанный журнал, открыл на заложенной странице и  протянул Казакову. Павел Николаевич, которого еще слегка потряхивало после недавних событий, попытался сфокусировать взгляд на мелком тексте. Получилось неважно, но владелец журнала, казалось, был удовлетворен. 

– Да, это я, – со сдержанной гордостью произнес он. – Моя тема… Докторскую написал, но вот до защиты дело не дошло. 

Они сидели за красивым овальным столом в большом кабинете  и пили чай. Как будто ничего не произошло. На стене красовались два портрета – одного из изображенных людей Павел Николаевич, конечно, знал, второй не был ему знаком. Впрочем, Казаков плохо запоминал лица, особенно лица политиков.

Хозяин кабинета мечтательно откинулся на стуле и продолжил:

– Двадцать лет на это положил. Совместный проект с Массачусетским университетом. Сколько сил, сколько планов… Но все это теория, уважаемый Павел Николаевич. Пустой звук, мечты ученого. А сейчас речь идет о практике. О воплощении этой мечты, о превращении ее в реальность, понимаете?

– Тема интересная, – осторожно ответил профессор, скользнув взглядом по первому абзацу статьи. – Только я не понимаю, коллега, как она связана с обстоятельствами… ммм… моей доставки сюда? 

Казаков невольно поморщился: ребра все еще болели.  Человек напротив смущенно засуетился.

– Простите великодушно, я так и не объяснил… Еще чаю? Ах, да, я уже спрашивал… Понимаете ли, одним словом… нет, одним не получится… Ну вот давайте я напрямую спрошу, можно?

Профессор смерил его взглядом. Не так уж противен этот Иван Иванович, или как его там зовут. Может и не врет, а действительно взволнован. И инициалы автора статьи совпадают: И.И.

– Я что-то не припоминаю, чтобы вы спрашивали моего разрешения, когда распорядились доставить меня в ваш кабинет. С чего бы сейчас эти церемонии?

Иван Иванович добродушно рассмеялся. 

– Правы, Павел Николаевич, сто раз правы! Работа не позволяет церемониться. Я ведь только по первому образованию биолог, ну и по призванию, разумеется. А по должности – ну вы сами понимаете.

– Понимаю.

– Тогда давайте напрямую: помните, что вы написали в вашей последней публикации? От пятнадцатого июля сего года? 

Тон вопрошающего резко сменился с уважительно-подобострастного на напористый. Павел Николаевич усмехнулся. С этого и надо было начинать, а не с чая. И не с комплиментов.

– Я так полагаю, – четко произнес Казаков, – что вас интересует тезис о том, что новомодные пилюли, которые вы в обязательном порядке рекомендуете населению как панацею от всех заболеваний, на самом деле являются смертельным ядом замедленного действия?

– Именно, – радостно закивал головой Иван Иванович, вновь становясь приторно-сладким. – И не только сам тезис, но и его доказательства – блестящие доказательства, очень убедительные. Они так сильно расстроили мое начальство!

-Ай-ай-ай, – издевательски сморщился профессор, поневоле включаясь в игру. – Что не так с доказательствами? Неужели я недостаточно подробно описал действие ваших волшебных пилюль на организм человека?

– Прекрасно описали, – развел руками Иван Иванович. – В этом-то вся и штука. 

Он снова подкупающе открыто улыбнулся и шутливо погрозил Казакову пальцем:

– Профессор, мы должны быть политкорректны. Вы же знаете, некоторые слова в языке нежелательны. Требования Филолнадзора, понимаете ли… Давайте употреблять эвфемизмы. Не «пилюли», а «средство». И не «заболевание», а «неприятность». «Средство от неприятности» звучит намного привлекательнее и не так страшно, согласны?

– Так это для борьбы со страхом и из человеколюбия по телевизору ежечасно крутят социальную рекламу с пирамидами гробов и репортажи о том, как антипилюлечники корчатся в агонии, умирая от… от неприятности?

– Ну конечно! А как иначе побудить людей воспользоваться нашим средством?

– Но вы же понимаете, что это средство – яд? Не можете не понимать, вы же ученый. Вы уничтожаете население под прикрытием насильственной заботы о его здоровье. Зачем вам это? Вы садист? Убийца? Жаждете власти или мести человечеству? 

Иван Иванович горестно вздохнул и обхватил голову руками.

– Так я и думал, – произнес он убитым голосом. – Я подозревал, что наши с вами научные интересы разойдутся.

– Какие научные интересы? При чем тут наука? Вы не ученый, вы пособник фашизма. 

Тут Павел Николаевич вскочил на ноги, на мгновение потеряв хладнокровие. 

– Вы осквернили звание ученого. Вы намного хуже, чем те невежды, которые послушно принимают вашу отраву. У вас есть знание, а это ответственность. С вас спросится вдвойне.

Иван Иванович посмотрел на Казакова с тоской во взгляде и махнул рукой.

– Присядьте, Павел Николаевич… придется, видимо, долго объяснять. Я так рассчитывал, что мы, как коллеги, быстро найдем общий язык, но у вас голова такой ерундой забита… Вы уж простите меня, голубчик. Эти Авгиевы конюшни одним махом не расчистишь. Ну что вы нагородили тут? Фашизм, садизм, убийство… Ну что за чушь, прошу прощения? Люди идут на процедуру сознательно, добровольно, бумажки подписывают: «всю ответственность беру на себя, о последствиях предупрежден». Каждый бежит спасать свое драгоценное пузо, а если не пузо – то свой комфорт, свою зарплату, свой покой, наконец. Ведь если не принял пилюльку – тебя в покое не оставят: работы лишат, в транспорт не пустят, в магазине не обслужат. Детей учить и лечить не будут, родственникам на кладбище места не дадут. Вот и выбирай.

– И это, по-вашему, выбор?

– Конечно, выбор. Самый правильный выбор, он сразу показывает, кто есть кто. Вот на вас действует реклама на ТВ, когда всякие тупые знаменитости призывают воспользоваться средством от неприятности?

– Нет конечно.

– Правильно. Нормальных людей от этой пропаганды тошнит. А ненормальные – верят. И сами прибегают, и в очереди давятся: дайте нам волшебное средство! Это каким же уродом надо быть, чтобы телевизору верить! И вам для них пилюлек жалко? Да будь моя воля, я бы им цианиду выдавал, чтобы наверняка. 

Павел Николаевич с недоверием всмотрелся в лицо собеседника и внезапно понял: правда. Все, о чем говорит Иван Иванович, для него самого – истина. А тот продолжал:

– Разве вам, дорогой мой профессор, не надоели люди? Я не имею ввиду ваших близких или ваших коллег. Просто – люди в своей массе, огромное прожорливое безмозглое стадо, которое гадит, воняет, орет, дерется, бесконтрольно перемещается по планете и постоянно размножается? Сколько среди этой оравы ценных особей? Меньшинство. Сколько из них могут называться людьми, ценящими свое достоинство и умеющими использовать разум? Еще меньше. Кто способен дать здоровое полноценное потомство, а не отбраковку в виде аутистов, дебилов, физических и моральных уродов? А ведь весь этот мусор, Павел Николаевич, это огромная нагрузка на планету, которая уже задыхается под непосильным бременем. И, пытаясь переработать и нивелировать продукты жизнедеятельности бесполезного балласта, она уже не может дать достаточно возможностей для развития нормальных людей. Нормальных, понимаете, как мы с вами! Нам закрыты дороги, потому что на нашем пути – пробка из отходов природы.

– Вы не оригинальны, коллега, – передернулся Казаков. – Эту теорию уже неоднократно высказывали отдельные личности. И пытались претворить в жизнь. Вам известно, чем все обычно заканчивалось.

Глаза Ивана Ивановича зажглись вдохновением.

– Нет, профессор, – воскликнул он. – На этот раз все будет иначе. Нацисты думали узко и действовали грубо. Превосходство одной расы – какая глупость! Сейчас абсолютно новая концепция, разве вы не видите разницу? Никакой войны, никакого насилия. Культ страха гонит слабых и глупых на бойню. Люди умирают от старости, болезни, эпидемий. В первую очередь мы разгружаем Землю от отбросов: инвалидов, стариков, нежизнеспособных особей. Остаются наиболее сильные и устойчивые экземпляры. Такое уже пробовали в Швеции, в 70-е, помните? Тогда ничего не получилось: мировая общественность возмутилась. Грязно сработали, но идея была правильная: мир для здоровых и перспективных.

– И привилегированных, я полагаю?

– Несомненно. Ценз обеспеченности и элитарности должен учитываться. Неужели вы настолько наивны, чтобы поддерживать теорию всеобщего равенства? Никакого равенства нет и быть не может. Люди рождаются разными и развиваются в разных условиях. Наша задача – дать прорасти нужным семенам и выкорчевать сорняки. Планета подобна заброшенному богом саду, в котором царит хаос: некоторые растения безнадежно завяли, деревья высохли, их торчащие скелеты заслоняют солнце ценным экземплярам. Все поросло бурьяном, кроме того, в саду нашествие саранчи, которая уничтожает последние культурные насаждения. Что сделает хороший садовник? Правильно, начнет с вырубки мертвых деревьев и уничтожения сорняков. Он не фашист, он селекционер. Вычистит и выкосит место для развития новой жизни, проведет прививку растений, оставит наиболее перспективные сорта и будет их модифицировать…

– Это вы про изменение генетики, надо понимать?

Иван Иванович прервал свою пламенную речь и придвинулся ближе к профессору:

– Понимаете, дорогой мой Павел Николаевич, – он доверительно понизил голос, как перед сообщением чего-то крайне важного, – понимаете, ведь не важно, что там – в этой пилюльке: яд, плацебо, сено, наркотик или любая другая ерунда. Главное, чтобы они были готовы это все потребить. Чтобы они привыкли, понимаете? Вот тогда никакого насилия не понадобится. Ни крови, ни грязи, ни мерзости. Не будет потрясений, массовых страданий, концлагерей.  Не будет даже претензий. Помните римское право? «После – не значит вследствие».  И это работает. Я гуманист, понимаете? Я против войны и насилия. Я за радость, счастье и процветание экземпляров, достойных быть причисленными к человеческой расе. Вы понимаете меня?

Казаков вздохнул. 

– Я вас понял. А чего вы хотите от меня?

– Как чего? – искренне удивился Иван Иванович. – Одобрения. Поддержки. Сотрудничества. Я вам предлагаю уникальную возможность. Не ради денег – нет, этим вас не заинтересуешь! Ради будущего. Ради новой прекрасной жизни, ради блага человечества – присоединиться к нам… ко мне. 

– И что я должен делать?

– Пока – ничего. Просто согласитесь, что я прав. И я вас тут же отпущу домой. А дальше вы сами решите, как поступать. Думаю, вы сами найдете меня…

– А если я не признаю, что вы правы?

– Тогда… – Иван Иванович трагически сдвинул брови, – мне придется признать, что вы нам очень мешаете, профессор. Та правда, которую вы считаете нужным доносить до людей, им на самом деле не нужна. И крайне опасна для нашей программы по спасению мира.

Казаков усмехнулся. Банально. Поманили пряником, теперь показывают припрятанный кнут.

– Вы меня убьете?

– Ну что вы, профессор. Вы сами себя убьете. Вы же известный антипилюлечник. Ничего не боитесь, ну и падете жертвой собственной беспечности. В грантах вам уже отказано, преподавать запретили. За границу не пускают, лекции отменены. А теперь естественный исход будет таким: вы заболеете новой болезнью, то есть неприятностью, и сами своей смертью опровергните собственные убеждения. Резонанс в ученых кругах я обещаю. 

– Вы думаете меня этим испугать?

– Ни в коем случае, дражайший Павел Николаевич. Я знаю, что вы настолько сильны духом, что готовы умереть героем без огласки своего героизма, выставив себя на посмешище. Но, прежде чем вы примете решение, я бы хотел вам еще кое-что почитать.

– Еще одну статью по биологии?

– Нет, сводку криминальной хроники за сегодня. В нашем городе.

Иван Иванович достал смартфон, потыкал в него, откашлялся и объявил:

– Криминальные новости. Двадцать седьмое июля. Студентка Елена С. была убита сожителем, который нанес ей двадцать три ножевых ранения. Двадцать три – надо же, какое зверство! Девушка скончалась от потери крови.  

Так… Внук ударил молотком по голове бабушку, которая отключила ему интернет… Бедная старушка, хотела, чтобы мальчик оторвался от компьютера. Ну-ну…

Дальше: в пьяной драке на бытовой почве двое убитых, один с проломленной головой… 

Наркоман изнасиловал и убил несовершеннолетнюю…

– Это такая новая пытка перед казнью? – осведомился Павел Николаевич. – Раньше на дыбе ломали, а нынче новости принято зачитывать? 

– Нет, любезный профессор, это для того, чтобы вы лучше понимали, кого вы пытаетесь спасти. Вот оно, ваше человечество: наркоманы, пьяницы, насильники, убийцы. Добавьте сюда тех тупоголовых профессионалов, которые схватили вас сегодня у собственного подъезда, избили, заломили руки и волокли по асфальту до автозака. Это так рьяно защищаемый вами гнилой людской род, который давно пора отправить на свалку истории. За некоторым исключением, конечно. Ради этих бесполезных людишек вы сейчас геройствуете. Значит, вы с ними – заодно. А я по другую сторону баррикад, профессор. Я с разумом, с прогрессом, с гуманностью. Переходите ко мне. Очень прошу вас. Подумайте, прежде чем ответить.

Казаков ответил Ивану Ивановичу долгим внимательным взглядом.

– То есть вы предлагаете мне разделить с вашими единомышленниками роль господа бога? Заманчиво. Определять, кто достоин продолжать жизнь, а кого пустить в расход. Кто способен дать перспективное потомство, а кого лучше стерилизовать. Решать, чьи дети должны получать нормальное образование и использовать мозг, а чьих отпрысков лучше затормозить в развитии и вырастить из них послушный скот. Сконструировать новый геном, удобный, неприхотливый и покорный.  Чрезвычайно интересно. Но позвольте спросить, а на каком основании вы выбрали себе роль вершителя судеб? И с какой стати вы отбираете у всевышнего его хлеб? 

Иван Иванович всплеснул руками:

– Павел Николаевич, ну уж здесь-то не надо кривить душой. Я отлично знаю ваше отношение и к церкви, и к религии. Такие глубокие материалисты и прагматики, как мы с вами, вообще не должны смущаться пустяками. Какой Бог, о чем вы? Да разве он допустил бы столько несправедливости, мерзости и глупости, имей он хоть долю той власти, которую ему приписывают? А если Господь и существует, наше дело – помочь ему распутать тот клубок противоречий, с которым он сам не в состоянии справиться. 

 – Красиво сказано, – усмехнулся Казаков. – Я уверен, на многих произведет впечатление.  Только вы забыли одну вещь, коллега. Уничтожая себе подобных, вы запускаете смертельный бумеранг, который неминуемо вас поразит. Вы претендуете на то, чтобы распоряжаться телами других людей, модифицировать их или уничтожать. Но тем самым вы уничтожаете собственную душу. Владеть миром – перспектива захватывающая, но на деле выходит больно хлопотно. И знаете, с этой ролью пока никто не справлялся. Не получится и у вас.

Иван Иванович улыбнулся обезоруживающе добродушной улыбкой:

– И все же стоит попробовать! Ведь мы, ученые, всегда первооткрыватели!

Павел Николаевич с минуту помолчал. Потом вздохнул и сказал:

– Я подумал.

– Я вас слушаю, профессор, – с готовностью откликнулся Иван Иванович.

И Казаков произнес эти слова.

ЧАСТЬ 2

И Казаков произнес слова, необычные для себя, но столь приятные в данной ситуации:

– Пошел ты на х…й, мудило гребаное. 

27.07.2021